2. О ТРУБОЧНОМ ЗЕЛЬЕ

     Вот  что  надо  бы  еще упомянуть насчет  хоббитов: исстари был  у  них
диковинный обычай  - они всасывали или вдыхали через глиняные или деревянные
трубки  дым  тлеющих листьев  травы,  называемой ими  "трубочное зелье", или
"травка",  по-видимому,  разновидности  Nicotina.  Великой   тайной  окутано
происхождение  этого странного  обычая, или  "искусства",  как  именуют  его
хоббиты. Все, что удалось по этому поводу обнаружить с древних  времен, свел
воедино Мериадок Брендизайк (позднее Правитель Забрендии), и ввиду того, что
он, а также и табак из Южного  удела играют  некоторую роль в нашей повести,
придется процитировать его введение к "Травнику Хоббитании".
     "Это,  -  пишет он,  -  единственное  искусство, которое мы твердо и по
совести можем считать  нашим  собственным  изобретением.  Неизвестно,  когда
хоббиты начали курить,  во  всех наших легендах и семейных историях это само
собой  разумеется,  многие  века народ  Хоббитании  курил  различные  травы,
смрадные  и благоуханные.  Однако все  летописи сходятся в том, что  Тобольд
Громобой из Длиннохвостья в Южном уделе первым вырастил настоящее  трубочное
зелье в своем огороде во дни Изенгрима Второго, год примерно 1070-й согласно
Летосчислению  Хоббитании (Л.  X.).  Лучшее  наше  зелье по-прежнему  там  и
растет, в особенности же сорта, ныне известные  под названием "Длиннохвостая
травка", "Старый Тоби" и "Южная звезда".
     Каким образом Старый Тоби разнюхал это растение - неизвестно; сам он на
смертном одре ни в чем  не признался. По части трав он был знаток, но отнюдь
не путешественник. По слухам,  в юности он часто бывал в Пригорье, но  далее
Пригорья, как это в точности выяснено, никуда не отлучался. Весьма вероятно,
что именно  в Пригорье он растение  и  отыскал: там, кстати  говоря,  оно  и
поныне произрастает на южных склонах. Хоббиты-пригоряне утверждают, будто им
впервые пришло в  голову курить трубочное  зелье.  Они,  разумеется, во всем
стремятся опередить жителей Хоббитании, которых называют "колонистами"; но в
данном случае, полагаю, они не совсем не правы. Искусство курения подлинного
зелья, несомненно, берет свое начало в Пригорье: оттуда оно распространилось
среди  гномов и других мимоходцев - Следопытов, Магов и им  подобных бродяг,
которые и сейчас сходятся  на  этом древнейшем дорожном  перекрестке.  Таким
образом,   следует   признать   первоисточником  и  центром  распространения
вышеупомянутого искусства старинный  пригорянский трактир  "Гарцующий пони",
который с незапамятных лет содержит семья Наркисс.
     И  тем  не  менее  наблюдения,   произведенные   мною   во  время  моих
неоднократных  путешествий  на  юг,  убедили  меня,  что  зелье,  подлежащее
курению, произрастает не  только в нашей  части света, но также и в низовьях
Андуина, куда его, очевидно, завезли морским путем люди Западного Края. Ныне
оно изобилует  в землях Гондора и  растет  там не в пример пышнее, нежели на
севере, где отнюдь  не  является дикорастущим,  но требует  тепла  и  ухода,
подобно как  в Длиннохвостье. Гондорцы  называют его "сладкий табак" и ценят
лишь  за благоухание цветов.  Оттуда по  Неторному  Пути его могли занести в
наши  места  на  протяжении  долгих  столетий  между  княжением  Элендила  и
нынешними днями. Но гондорские дунаданцы и те признают, что хоббиты  первыми
надумали  курить  эту траву. Даже  маги до этого  не  додумались. Правда,  в
минувшие дни  знавал я одного мага,  который был не чужд нашему искусству  и
преуспел в нем, как и во всем, за что брался".

3. О БЛАГОУСТРОЙСТВЕ ХОББИТАНИИ

     Хоббитания  делилась на  четыре  удела: Северный,  Южный,  Восточный  и
Западный,  а уделы  -  на  округа,  именовавшиеся в  честь  самых  древних и
почтенных  местных родов, хотя  потомки  этих родов  обитали порой совсем  в
другой  части Хоббитании.  Почти все Кролы по-прежнему жили в Укролье; но  с
Торбинсами  и  Булкинсами,  например,  дело  обстояло  иначе. Помимо уделов,
имелись  еще Восточные и Западные  Выселки: Восточные - это Заячьи  Холмы, а
Западные были прирезаны к Хоббитании в 1164 году (Л. X.).
     В ту давнюю пору, о которой мы ведем речь, в  Хоббитании почти что и не
было  никакого  "правительства".  Каждый род  сам,  как умел,  разбирался со
своими делами - большей  частью насчет того,  как вырастить получше урожай и
как  вкуснее  прокормиться.  А  в  остальном  хоббиты  были более  или менее
покладистые,  вовсе не жадные;  привычно  довольные своим, на  чужое они  не
зарились - так что земли, фермы,  мастерские и заведения хозяев не меняли, а
мирно переходили по наследству.
     Издревле помнилось, конечно, что был когда-то великий князь в Форносте,
или, как переиначили хоббиты, в Северне, где-то там, к северу от Хоббитании.
Но  князя-то  уже  не  было  чуть не тысячу лет, и даже  развалины  княжьего
Северна  заросли травой. Однако  же хоббиты  по-прежнему говорили  про диких
зверей  и про нечисть  вроде  троллей, что им и князь не  указ, какой  с них
спрос. От стародавнего  князя они вели  все свои законы и порядки и блюли их
истово и по доброй воле, потому что законы  -  они  и  есть самые правильные
Правила, и тебе древние, и справедливые.
     Древнейшим  родом испокон  веков  были  у  них  Кролы: титул  Хоббитана
перешел к ним (от Побегайков) много сот лет назад, и с тех пор его неизменно
носил   старейшина  Крол.   Хоббитан  главенствовал  на  всеобщих   сходках,
предводительствовал дружиной и ополчением, но и дружина и ополчение потребны
были лишь в случае  опасности,  а случаев  таких  давным-давно не бывало,  и
титул Хоббитана  стал всего лишь знаком почтения.  Род Кролов, и то сказать,
был  в  большом почете  как весьма многочисленный  и чрезвычайно  богатый; в
каждом  поколении  рождались Кролы  особого  склада и  очень уж  не  робкого
десятка.  Подобные  их свойства терпеть терпели  (все ж  таки богачи), но не
одобряли.  Однако старейшину рода по-заведенному называли по всей Хоббитании
Наш Крол,  а если нужно было, то  и добавляли к его имени  порядковый номер:
скажем, Изенгрим Второй.
     На деле же единственной  властью был  городской голова  Землеройска  (а
заодно и  всей Хоббитании),  которого переизбирали раз  в семь лет во  время
Вольной Ярмарки на  Светлом нагорье, в те три или четыре летних дня, которые
у хоббитов  делили  год  надвое и  назывались "прилипки". Голова обязан  был
главным  образом  возглавлять  большие  пиршества   по  случаю  хоббитанских
праздников,  довольно-таки  частых.  Но  вдобавок он  исправлял  обязанности
Начальника  Почтовых  Дел   и   Старшины  Ширрифов,  так  что.  его  заботам
препоручалась Доставка  посланий, а  также Управа благочиния. Никаких других
услуг в  Хоббитании не имелось, и с посланиями забот было куда больше, чем с
благочинием. Отнюдь не каждый хоббит знал грамоту, но уж если знал, то писал
всем своим друзьям (и избранной родне) - всем, кого за дальностью проживания
нельзя было навестить, гуляючи после обеда.
     Ширрифами хоббиты называли свою  стражу  -  вернее сказать, тех, кто им
таковую заменял. Формы они, конечно, не носили  (ничего подобного и в помине
не  было),  только втыкали  перо  в  шапку  и  были  скорее  сторожами,  чем
стражниками,  -  следили  не  за  народом,  а  за  зверьем.  Всего  их  было
двенадцать, по  три в каждом уделе,  и занимались они там  удельными делами.
Кроме  них,   был  еще   непостоянный  числом  отряд,   которому  поручалось
"обхаживать границы", чтоб никакие чужаки, будь то Громадины или мелюзга, не
натворили в Хоббитании безобразий.
     В  те времена, когда начинается наша повесть, от пролаз, как назывались
непрошеные  гости,  прямо-таки  отбою  не  стало.  Четыре  удела  Хоббитании
обменивались известиями и слухами о невиданных зверях и непонятных  чужаках,
которые рыскали возле границ, частенько нарушая их:  это был первый признак,
что  жизнь  идет не совсем так,  как надо, как было всегда, - ведь об  ином,
давно забытом, глухо  напоминали только самые старинные сказания. Тогда  еще
никто не  понимал, в чем дело, даже  сам Бильбо. Шестьдесят лет минуло с тех
пор, как он пустился в  свое памятное  путешествие;  он  был  стар, даже  по
хоббитскому счету, хотя у них, в общем, было принято доживать до ста лет; но
богатства,  привезенные  им,  судя по всему, не истощились.  Много или  мало
осталось у  него  сокровищ  -  этого  он  никому не открывал, даже  любимому
племяннику Фродо. И ни о каком кольце тоже речи не было.

4. О ТОМ, КАК НАШЛОСЬ КОЛЬЦО

     Как рассказано в книге  "Хоббит", однажды к  Бильбо  явился великий маг
Гэндальф  Серый, а с ним тринадцать гномов: царь-изгнанник  Торин  Дубощит и
двенадцать   его  сотоварищей.  Апрельским  утром  1341  года  от  заселения
Хоббитании Бильбо, сам себе на удивление, вдруг отправился далеко на  восток
возвращать  гномам  несметные сокровища,  скопленные  за  много  столетий  в
Подгорном Царстве. Им  сопутствовал успех: от дракона,  который стерег клад,
удалось избавиться. Решила  дело Битва Пяти Воинств, в которой погиб Торин и
совершено было много ратных подвигов; однако долгая  летопись  Третьей эпохи
упомянула бы об  этом в одной, от силы в двух строках, когда б не одно вроде
бы случайное происшествие по дороге.
     Во  Мглистых  горах,  по пути  к Глухоманью, на  путников напали  орки;
Бильбо отстал  от  своих  и потерялся  в  черном лабиринте копей. Пробираясь
ползком и ощупью,  он нашарил какое-то  кольцо  и не долго думая положил его
себе в карман просто как случайную находку.
     В  тщетных  поисках выхода он забрел  в самую  глубь горы, к  холодному
озеру, посреди которого на каменном  островке жил Горлум, мерзкое существо с
белесыми  мерцающими глазами.  Он  плавал на плоскодонке, загребая  широкими
плоскими ступнями, ловил  слепую рыбу длинными когтистыми пальцами и пожирал
ее сырьем. Он  ел  всякую живность,  даже  орков,  если удавалось поймать  и
задушить  кого-нибудь без  особой  возни.  У  него  было  тайное  сокровище,
доставшееся ему  давным-давно,  когда  он еще жил наверху, на  белом  свете:
волшебное золотое кольцо. Если  его  надеть,  становишься невидимкой. Только
его он и любил, называл "прелестью" и разговаривал с ним, даже когда не брал
с собою.  Обычно  не брал:  он его  хранил в  укромном  месте на островке  и
надевал, только если шел охотиться на орков.
     Будь кольцо при нем, он бы, наверно, сразу кинулся на Бильбо, но кольца
при нем  не было, а хоббит держал в  руке  эльфийский кинжал, служивший  ему
мечом. И  чтобы оттянуть время, Горлум предложил Бильбо  сыграть  в загадки:
если тот какую-нибудь не отгадает,  то Горлум убьет его и  съест,  а если не
отгадает Горлум, то он выведет Бильбо наружу.
     Бильбо  согласился:  смертельный  риск  был  все же  лучше  безнадежных
блужданий, и они загадали друг другу немало загадок. Наконец Бильбо выиграл,
хотя выручила  его  не  смекалка,  а  опять-таки случайность:  он  запнулся,
подбирая  загадку  потруднее,   зачем-то  полез  рукой  в  карман,   нащупал
подобранное  и забытое  кольцо и  растерянно вскрикнул: "Что  там  у меня  в
кармане?". И Горлум не отгадал - с трех попыток.
     Существуют  разногласия  насчет того,  можно  ли  считать  этот  вопрос
загадкой,  отвечающей строгим  правилам игры; но  все  согласны, что раз  уж
Горлум  взялся  отвечать, то  обязан  был  соблюсти уговор. Этого от него  и
потребовал Бильбо, несколько опасаясь,  что  скользкая  тварь как-нибудь его
обманет, хотя  такие уговоры издревле считаются  священными  у  всех,  кроме
самых отпетых  злодеев. Но за века одиночества  и тьмы  душа  Горлума  стала
совсем черной, и предательство было ему нипочем.  Он пронырнул темной  водой
на  свой островок  неподалеку от берега, оставив Бильбо  в недоумении.  Там,
думал Горлум,  лежит  его  кольцо.  Он был голоден  и  зол, и ему  ли, с его
"прелестью", бояться какого-то оружия?
     Но кольца на островке не было:  потерялось, пропало. От истошного визга
Горлума  у Бильбо мурашки поползли по спине, хотя он сначала не  понимал,  в
чем дело. Зато Горлум пусть поздно, но понял. "Что там у  него в карманцах?"
- злобно завопил он.  С  бешеным зеленым огнем в глазах  он поспешил назад -
убить  хоббита,  отобрать  "прелесть". Бильбо  спохватился в  последний миг,
опрометью  бросился от  воды - и  снова  его спасла  случайность. Удирая, он
сунул руку в карман,  и кольцо оказалось у него на пальце.  Горлум промчался
мимо: он торопился  к выходу, чтобы устеречь "вора". Бильбо осторожно крался
за  ним; из ругани и жалобного бормотанья Горлума, обращенного к "прелести",
хоббит  наконец разобрался во  всем,  и  сквозь мрак безнадежности забрезжил
просвет  надежды.  С  волшебным кольцом  он мог  спастись  и от орков, и  от
Горлума.
     Остановились они  у  незаметного  лаза  -  потайного  прохода к  нижним
воротам копей на восточном склоне. Здесь Горлум залег в засаде, принюхиваясь
и прислушиваясь, и Бильбо хотел было его заколоть - но верх взяла жалость. И
хотя кольцо он себе оставил - без него надеяться было не на что, - однако же
не поддался соблазну убить  захваченную врасплох  злосчастную тварь. В конце
концов,  собравшись с  духом, он перескочил через Горлума и побежал  вниз по
проходу, а за ним неслись  отчаянные и  яростные  вопли: "Вор, вор!  Ворюга!
Навсегда ненавистный Торбинс!"
     Любопытно, что  своим спутникам Бильбо сперва рассказал все это немного
иначе: будто бы Горлум  обещал ему "подарочек", если он победит в игре;  но,
отправившись на свой островок за проигранным сокровищем - волшебным кольцом,
когда-то  подаренным  ему на день рождения, - обнаружил,  что  оно  исчезло.
Бильбо  догадался,  что это самое  кольцо он и нашел;  а раз он  выиграл, то
имеет  на него  полное право.  Но выбраться-то ему все  равно было  надо,  и
поэтому, умолчав  о кольце, он заставил Горлума показать  ему  дорогу взамен
обещанного "подарочка". Так он и записал в своих воспоминаниях и своей рукою
не изменил в них ни слова, даже после Совета у Элронда. Должно быть, в таком
виде  рассказ  его  вошел  и в  подлинник  Алой Книги,  в некоторые списки и
выдержки из  нее. В  других  списках, однако,  приводится  подлинная история
(наряду с выдуманной): она явно составлена по примечаниям Фродо или Сэммиума
- оба знали, как было на самом деле, но, видимо, исправлять рукопись старого
хоббита не захотели.
     Гэндальф  же сразу  не поверил рассказу Бильбо  и очень заинтересовался
кольцом. Он донимал Бильбо  расспросами и постепенно вытянул из него правду,
хотя они при этом чуть не поссорились, но, видно, маг полагал, что дело того
стоит.  К  тому  же его  смутило  и насторожило, что  хоббит вдруг  принялся
выдумывать: это было на него совсем непохоже. Да и про "подарочек" сам бы он
не  выдумал.  Позже Бильбо признавался,  что это  его надоумило подслушанное
бормотанье Горлума: тот все  время  называл кольцо своим "подарочком на день
рождения". И это тоже показалось Гэндальфу странным и подозрительным; но вся
правда оставалась сокрытой от него  еще многие годы. Что это была за правда,
узнаете из нашей повести.
     Нет  нужды  расписывать   дальнейшие  приключения   Бильбо.  Невидимкою
проскользнул  он мимо стражи орков у ворот  и  догнал  спутников, а  потом с
помощью кольца  не раз  выручал своих друзей-гномов, но хранил его в  тайне,
сколько было возможно. Дома он тоже кольцом не хвастался, и знали о нем лишь
Гэндальф да Фродо, а больше никто во всей Хоббитании - так, по крайней мере,
думал Бильбо. И одному Фродо он показал начатые главы рассказа о путешествии
Туда и Обратно.
     Свой  меч,  названный Терном,  Бильбо  повесил  над  камином; волшебную
кольчугу  -  дар  гномов из драконова  сокровища - он отдал  в  землеройский
Мусомный Амбар;  правда,  видавший виды дорожный плащ  с капюшоном  висел  в
шкафу, а кольцо было всегда при нем - в кармане, на цепочке.
     Он вернулся домой на пятьдесят втором году жизни, 22 июня 1342 года (Л.
X.), и в Хоббитании все спокойно шло обычным чередом, пока Бильбо Торбинс не
собрался  праздновать  свое  стоодиннадцатилетие  (год 1401-й). Тут и начало
нашей повести.

- Закрывай лавочку,  Мерри,  - сказал  он. -  Запри дверь и  не  пускай
больше никого, пусть хоть с тараном придут.
     Он уселся  за поздний чай, и едва  уселся, как в  дверь тихо постучали.
"Опять Любелия, - подумал он.  -  Нет  уж, пусть подождет до  завтра - авось
придумает что-нибудь пообиднее". Он прихлебнул из чашки, не обращая внимания
на новый, куда более громкий стук. Вдруг в окне показалась голова мага.
     - Если ты меня сейчас  же  не впустишь, Фродо, я  тебе не  то что дверь
высажу, я всю твою лачугу загоню в тартарары! - крикнул он.
     - Это ты, Гэндальф? Прости, пожалуйста! -  спохватился Фродо, кидаясь к
дверям. - Заходи, заходи! Я думал, это Любелия.
     -  Тогда ладно,  прощаю. Не  волнуйся, я  ее сейчас видел в Приречье  -
такую кислую, что у меня до сих пор оскомина.
     - А я  уж лучше и жаловаться не буду. Честно  говоря, я  чуть не  надел
Кольцо Бильбо: так и хотелось исчезнуть.
     - Не  надел, и молодец! - сказал  Гэндальф. -  Поосторожнее  с Кольцом,
Фродо. Я из-за него и вернулся: сказать тебе пару слов.
     - А в чем дело?
     - Что ты про него знаешь?
     - То, что Бильбо рассказывал, всю историю - как он его нашел и как  оно
ему пригодилось.
     - И какую же историю он тебе рассказывал? - поинтересовался маг.
     - Нет, не ту, которую гномам и которая записана в его книге,  - ответил
Фродо. - Он рассказал  мне  все по правде почти сразу, как я  сюда переехал.
Раз  ты у него дознался, то чтоб и я знал. "Пусть у нас все будет начистоту,
Фродо, - сказал он, - только ты уж помалкивай. Теперь-то оно все равно мое".
- Еще того интереснее, - заметил Гэндальф. - Ну и как тебе это нравится?
     - Ты насчет выдумки про "подарочек"? Да, бестолковая и нелепая выдумка.
А главное, очень уж непохоже на Бильбо: я, помню, здорово удивлялся.
     - Я тоже. Но владельцы волшебных сокровищ рано или поздно становятся на
себя  непохожими. Вот и  ты будь поосмотрительнее.  Это Кольцо  не  для того
сделано, чтоб  ты исчезал, когда тебе удобно, у  него  могут  быть и  другие
свойства.
     - Что-то непонятно, - сказал Фродо.
     -  Да  и  мне  не  совсем  понятно,  -  признался  маг.  -  Кольцо  это
заинтересовало меня по-настоящему только  вчера вечером. Ты не  волнуйся,  я
разберусь. И послушай  моего  совета,  спрячь его  куда-нибудь  подальше.  А
главное,  не  давай  никакого повода к  толкам и пересудам.  Повторяю  тебе:
береги его и не болтай о нем.
     - Вон какие загадки! А что в нем опасного?
     -  Я  еще не  уверен и говорить  не буду.  Но в следующий раз, наверно,
кое-что услышишь. Пока прощай, я тотчас ухожу. - Он поднялся.
     - Как тотчас? - вскрикнул Фродо. - А я-то думал, ты  хоть  неделю у нас
поживешь, и так надеялся на твою помощь...
     - Я и собирался, да вот не пришлось. Меня, вероятно, долго не будет, но
в конце-то  концов я непременно явлюсь тебя проведать.  Будь  готов  принять
меня в любое время: я приду тайком. На  глаза хоббитам я больше показываться
не хочу, я уж  вижу,  что  меня  в Хоббитании  невзлюбили. Говорят, от  меня
только морока да безобразие.  Кто, как не я, сбил с толку  Бильбо - а может,
даже и сжил  его со свету. Мы с тобой, оказывается, в сговоре и сейчас делим
его богатства.
     - Говорят! - воскликнул Фродо. - Говорят, конечно, Оддо с Любелией. Фу,
какая мерзость!  Я  бы  с  радостью отдал  и  Торбу, и все на свете, лишь бы
вернуть  Бильбо или  уйти вместе  с  ним. Я  очень  люблю  родные места, но,
честное слово, кажется, зря за ним не увязался. Когда-то я его снова увижу -
да и увижу ли?
     - Я  тоже не знаю  когда,  -  сказал Гэндальф. - И еще многого не знаю.
Будь осторожней! И жди меня в самое неподходящее время. А пока прощай!
     Фродо  проводил его до крыльца. Гэндальф помахал рукой и  пошел широким
шагом; Фродо показалось, что старого мага пригибает к земле какая-то  тяжкая
ноша. Вечерело, и его серый плащ вмиг растворился в сумерках.
     Они расстались надолго.

Глава II. ТЕНЬ ПРОШЛОГО

     Ни за девять, ни за девяносто  девять дней разговоры не умолкли. Второе
исчезновение Бильбо  Торбинса обсуждали  не только  в Норгорде, но  везде  и
повсюду; обсуждали год  с  лишним,  а вспоминали  и  того дольше. Хоббитятам
рассказывали эту  историю по вечерам  у  камелька,  и постепенно Сумасшедший
Торбинс,  исчезавший с  треском и блеском, а появлявшийся с грудой сокровищ,
стал  любимым сказочным хоббитом  и остался в сказках, когда всякая память о
подлинных событиях померкла.
     Но поначалу  в округе говорили, что Бильбо и всегда-то был не в себе, а
теперь   и  вовсе  свихнулся,  дело  его  пропащее.  Наверняка  свалился   в
какой-нибудь  пруд  или  в реку -  тут ему и был печальный,  но  заслуженный
конец. А виноват во всем - кто же, как не Гэндальф!
     "Оставил бы этот дурацкий маг хоть Фродо  в покое - из него, глядишь, и
вышел бы толковый хоббит", - говорил кто поумнее, качая головой. И, судя  по
всему, маг таки  оставил Фродо в покое, но  хоббитской  толковости в нем  не
прибывало.  Фродо  был  тоже  какой-то странный,  вроде  Бильбо.  Траура  он
соблюдать   не  стал  и  на   следующий   год  задал   праздник  по   случаю
стодвенадцатилетия  Бильбо: полновесная, говорил он, дата. Но что это был за
праздник, всего  двадцать приглашенных?  Правда,  ели  до отвала  и  пили до
упаду, как говорится у хоббитов.
     Словом, кое-кто очень  удивлялся, но Фродо взял обычай праздновать день
рождения Бильбо, соблюдал его год  за годом,  и все привыкли. Он сказал, что
Бильбо, по его разумению,  жив-живехонек. А когда его спрашивали, где же он,
Фродо пожимал плечами.
     Жил он особняком,  как  и  Бильбо, только  друзей  у  него  было много,
особенно среди молодежи. А вполне своими чувствовали  себя  в Торбе Перегрин
Крол  (для  друзей  просто Пин)  и  Мерри Брендизайк  (полное имя  его  было
Мериадок, но об этом очень редко вспоминали). Фродо гулял с ними  по горам и
долам, но чаще  бродил один, и простой народ дивился, чего ему  не спится по
ночам. Мерри и Пин  подозревали, что он спознался с эльфами по примеру  дяди
Бильбо.
     Время шло, и все стали замечать, что Фродо  тоже не худо "сохраняется":
у него  по-прежнему  был вид  крепкого и ловкого хоббита  едва  за тридцать.
"Кому  везет, тому и счастье", - говорили о  нем; но, когда ему подкатило  к
пятидесяти, народ насторожился.
     Сам  Фродо, оправившись  от  первого  огорчения,  обнаружил,  что  быть
господином  Торбинсом, хозяином Торбы-на-Круче, очень даже приятно.  Десяток
лет  он  просто радовался жизни  и в  будущее не  заглядывал  - хотя  иногда
все-таки  жалел, что не  ушел  с  Бильбо.  И порою,  особенно  по осени, ему
грезились дикие, неизведанные края, виделись горы, в  которых он никогда  не
бывал,  и  моря, о  которых  только слышал. Он начал  сам себе повторять: "А
когда-нибудь возьму и уйду за Реку". И тут же  внутренний голос говорил ему:
"Когда-нибудь потом".
     Между  тем приближалось его  пятидесятилетие - а пятьдесят лет казались
Фродо весьма знаменательной  (и даже зловещей) датой. В  этом самом возрасте
Бильбо сделался  отчаянным хоббитом. Фродо  забеспокоился, любимые тропы ему
надоели. Он разглядывал местные карты, где Хоббитания была  окружена  белыми
пятнами. Он все чаще  и  все дольше гулял  один, а Мерри  и другие  друзья с
тревогою следили за ним. А кто  следил,  тот  видел,  как  он заводит долгие
беседы с чужаками, которых в Хоббитании стало видимо-невидимо.
     Ходили  слухи  о  каких-то диковинных делах  за  границей; Гэндальф  не
появлялся уже много лет и даже вестей о себе не слал, так что Фродо подбирал
всякую малую весточку.  Через  Хоббитанию поспешали большие отряды  эльфов -
раньше-то хоббиты  знали про них только понаслышке, а теперь эльфы шли и шли
по  вечерам  лесною  окраиной,  проходили и  не возвращались.  Они  покидали
Средиземье:  у  них  была  своя  судьба.  Шли, однако,  и  гномы -  тоже  во
множестве.  Древний  путь  с  востока  на  запад  вел  через   Хоббитанию  в
Серебристую  Гавань; гномы  же  издавна хаживали  этим  трактом  в  копи, на
Голубые горы.  От  них-то хоббиты и узнавали, что делается  в  чужих  краях,
правда, хозяева были нелюбопытны, а прохожие неразговорчивы. Но теперь Фродо
все чаще попадались другие, дальние гномы. Они спешили на запад и, озираясь,
полушепотом говорили про Врага и про страну Мордор.
     Это  слово  было  известно  только  по  очень  древним  сказаньям:  оно
затемняло их  зловещей тенью. Оказывается, едва только Светлый Совет очистил
от злодейства Лихолесье,  как  оно закрепилось в  древней своей твердыне,  в
Мордоре.  Черный Замок  был  заново  отстроен,  и  от  него  расползался  по
Средиземью холодный мрак и обессиливающий ужас. Всюду гремели войны. В горах
множились орки.  И  тролли  стали  не  те,  что  прежде, -  не  тупоумные  и
косолапые, а  хитрые  и по-новому  вооруженные. Заходила речь  и  о  чудищах
пострашнее - но тут уж говорили обиняками.
     Простой  народ,  конечно,  знал  об этом  маловато.  Однако  даже самые
тугоухие домоседы и  те  кое-что прослышали,  а  кому случилось  побывать на
границе, те и повидали.
     Однажды весенним  вечером  у  камина в "Зеленом  драконе"  Сэм Скромби,
садовник  Фродо,  вел беседу с Тодом Пескунсом,  Мельниковым  сыном.  Вокруг
собрались завсегдатаи кабачка.
     - Чудные нынче ходят слухи, - заметил Сэм.
     - А ты уши развесь, - посоветовал Тод, - еще и не то услышишь. Поди вон
к моей бабке - она тебе нарасскажет!
     - Что ж, - сказал Сэм, - и бабкины сказки иной раз не мешает послушать.
Она ведь их не сама придумала. Взять хоть тех же драконов.
     - Возьми  их себе, - сказал Тод,  - мне  не  надо. Я  про них карапузом
голоштанным  наслушался, а  как штаны надел,  так и  думать забыл.  У  нас в
Приречье только один дракон, да и тот зеленый.  Верно я говорю?  - обратился
он к слушателям, и те дружно захохотали.
     - Это  ты меня уел, - засмеялся с прочими  и Сэм. - А  вот  как  насчет
древесных  великанов?  Говорят,  за северными  болотами видели одного - выше
всякого дерева?
     - Кто это говорит?
     - Ну, хоть бы и мой братан  Хэл. Он работает у господина Боббера  и все
время бывает в Северном уделе. Он и видел.
     - Этот  увидит, только нам  не покажет.  А уж  чего он там видит - ему,
конечно, виднее, раз другим-то ничего не видать.
     - Да нет, настоящий великан - за один шаг три сажени  отмахивает, а сам
вроде громадного вяза, идет-шагает!
     - Вязы не шагают, а растут где выросли.
     - Да шагал же, говорят тебе, а вязы там не растут.
     - Ну а коль не растут, так откуда же он там взялся? - отрезал Тод.
     Кругом одобрительно засмеялись: Тода не объедешь.
     - Язык у тебя здорово подвешен, - сказал Сэм, - только ведь не один наш
Хэллиус  всякого-разного  навидался. По всей  Хоббитании говорят, что такого
еще не  было: идут  и  идут с востока невиданные  чужаки, целыми  толпами. И
слышал я, что эльфы стронулись на запад, к гаваням за Белой Крепостью. - Сэм
как-то неопределенно махнул рукой: ни  он и никто из хоббитов не знал, какое
и  где  это Море за их  западной окраиной,  за древними руинами. Были только
старые предания  про Серебристую Гавань,  откуда отплывают и не возвращаются
эльфийские корабли.  -  Плывут они  и  плывут,  уплывают  на  запад,  а  нас
оставляют, -  проговорил Сэм чуть ли не  нараспев, печально  и  торжественно
покачав головою.
     Тод фыркнул:
     - Старые байки на новый  лад.  Да  мне-то или тебе какое до них дело? И
пусть себе плывут! Хотя куда им плыть: ты ведь  этого не видал, да и  вообще
никто в Хоббитании. Может, и не плывут, кто их разберет.
     -  Ну, не знаю, - задумчиво сказал Сэм. Он однажды вроде бы видел эльфа
в лесу  и все  надеялся, что  когда-нибудь еще  увидит  и  порасспросит.  Из
легенд,  слышанных  в  детстве,  ему  больше  всего  запомнились  обрывочные
рассказы  про эльфов. - Даже и в наших краях есть такие, кто понимает Дивный
Народ  и  умеет  с ним  разговаривать,  - сказал он.  -  Тоже и мой  хозяин,
господин Торбинс. Он рассказывал мне, как они уплывают, и вообще у него  что
ни слово, то эльфы. А  уж старый Бильбо, тот, помню,  про них  все  на свете
знал.
     -  Оба  сдвинутые, - сказал  Тод. - Старик Бильбо, тот совсем, а теперь
вот и  Фродо тоже  сдвинулся.  От него, что ль, ты слухов набираешься? Гляди
сам не  свихнись. Ладно, ребята, кто куда, а я домой. Бывайте здоровы! -  Он
выхлебнул кружку и шумно распрощался.
     Сэм еще посидел,  но больше ни  с кем  не  заговаривал. Ему было  о чем
поразмыслить. И  работы наутро в саду непочатый край,  лишь бы ведро. Всходы
все гуще. Работа, конечно, работой... А  Сэм  думал  совсем  о другом. Потом
вздохнул, поднялся и вышел.
     Апрельское  небо  расчищалось после  проливного  дождя. Солнце  село, и
прохладный  вечер,  отступая,  тихо тускнел.  Ранние  звезды зажигались  над
головой   Сэма,  а  он  брел  вверх  по  склону,  задумчивый,   чуть  слышно
насвистывая.
     Между  тем объявился Гэндальф, всегда неожиданный гость. После Угощения
его не было три года. Потом он мимоходом  наведался, внимательно поглядел на
Фродо, сказал  ему  пару пустяков  - и даже ночевать не остался.  А то вдруг
зачастил:  являлся, как смеркнется,  но к рассвету словно бы его и  не было.
Где и зачем пропадает, не  объяснял,  а интересовался только здоровьем Фродо
да всякой чепухой.
     И вдруг даже этим  перестал интересоваться. Девять  с лишним  лет Фродо
его не видел и  ничего  о нем не слышал: должно  быть,  решил он,  Гэндальфу
просто  больше нет  дела до хоббитов.  Но  однажды вечером, когда  наплывали
сумерки, раздался знакомый стук в окно кабинета.
     Фродо  от  всей  души  обрадовался  старинному приятелю. Они  стояли  и
разглядывали друг друга.
     - Ну, все в порядке? - спросил Гэндальф. - А ты молодцом, Фродо!
     -  Да  и ты, -  сказал Фродо,  а про себя  подумал, что маг постарел  и
сгорбился. Хоббит  пристал к нему с  расспросами, и они засиделись далеко за
полночь.
     Позавтракали  они поздно, и маг уселся с Фродо перед раскрытым окном. В
камине  пылал  огонь,  хотя  и солнце  пригревало,  и  с  юга  тянул  теплый
ветерок... Отовсюду веяло  свежестью, весенняя зелень разливалась в полях, и
яркой листвой курчавились деревья.
     Гэндальф  припоминал, какая  была  весна почти восемьдесят  лет  назад,
когда Бильбо  умчался за приключениями без носового платка. С тех пор волосы
Гэндальфа  еще побелели,  борода  и брови  отросли,  лицо  новыми  морщинами
изрезали заботы, но глаза блестели  по-прежнему, и  кольца дыма  он пускал с
обычным смаком и сноровкой.
     Но  курил  он молча,  и Фродо  тоже сидел  тихо, сидел  и  думал. Яркий
утренний  свет  омрачало предчувствие недобрых вестей Гэндальфа.  Наконец он
сам решился прервать молчание.
     - Ты  было  начал  мне  что-то  говорить про  мое  Кольцо,  Гэндальф, -
напомнил  он.  -  Начал,  да  не кончил,  отложил  на  утро.  Может,  сейчас
продолжишь? Ты говоришь. Кольцо  опасное, а мне,  знаешь ли,  непонятно. Что
значит - опасное?
     - А вот слушай, - отвечал маг.  - Могущество у  него такое,  что сломит
любого  смертного.  Сломит  и  овладеет  им...  Давным-давно в Остранне были
откованы эльфийские кольца: колдовские, как вы их  называете, кольца - они и
правда были непростые и  разные, одни  более,  другие  менее могущественные.
Менее  могущественные  были   всего   лишь  пробой  мастерства,  тогда   еще
несовершенного, -  но  даже эти кольца, по-моему, опасны  для смертных. А уж
Великие Кольца, Кольца Всевластья, - они гибельны. Надо тебе сказать, Фродо,
что смертные, которым доверено владеть Магическими Кольцами, не  умирают, но
и  не живут по-настоящему:  они просто тянут  лямку жизни - без веселья, без
радости, да  еще  и  с  превеликим трудом. И  если смертный  часто  надевает
Кольцо,  чтоб стать  невидимкой,  то  он тает  -  или,  как  говорят Мудрые,
развоплощается, - а потом становится невидимкой навечно, зримый только глазу
Властелина Колец. Да, раньше  или позже - позже, если он сильный и добрый, -
но ему  суждено превратиться в  Прислужника  Темных  Сил, над которыми царит
Черный Властелин.
     - Ужас какой... - сказал Фродо. И они надолго замолчали, только садовые
ножницы Сэма Скромби щелкали за окном.
     - И давно ты это знаешь? - спросил наконец Фродо. - А Бильбо знал?
     - Бильбо знал ровно столько, сколько тебе сказал - отвечал  Гэндальф. -
Иначе он не оставил  бы тебе такое опасное наследство, даже и на меня бы  не
понадеялся. Он думал, что Кольцо очень красивое  и всегда может пригодиться;
а если с ним самим что-то не так, то Кольцо тут ни при  чем. Он говорил, что
Кольцо у него из головы  нейдет и все время  его тревожит; но дело-то, думал
он, не в Кольце. Хоть и понял: за ним надо приглядывать, оно бывает меньше и
больше, тяжелее и легче, а может вдруг соскользнуть с пальца и пропасть.
     -  Да,  это  он мне написал, - сказал Фродо,  - и оно у меня  всегда на
цепочке.
     - Весьма разумно,  - заметил Гэндальф.  -  А свою долгую жизнь Бильбо с
Кольцом не связывал. Он думал, что у него просто судьба долгожителя, и очень
этим  гордился. А жил в  тревоге  и  безотчетном страхе.  "Я  стал тонкий  и
какой-то прозрачный", -  пожаловался он мне однажды. Еще  немного - и Кольцо
взяло бы свое.
     - Да ты мне скажи, ты это давно знаешь? - снова спросил Фродо.
     - Что это? - сказал Гэндальф. - Я, Фродо, знаю много такого, что никому
не ведомо. Но если ты спрашиваешь про это Кольцо, то я,  можно сказать, и до
сих пор не все знаю. Осталась последняя проба. Но догадка моя, без сомнения,
верна... А когда  меня впервые осенило? - Гэндальф задумался. - Погоди-ка...
да, в тот самый  год, когда Совет Светлых Сил  очистил Лихолесье  - как  раз
перед  Битвой Пяти Воинств. Правильно, когда Бильбо  нашел Кольцо. Мне вдруг
стало тревожно,  но  я  не  знал почему.  Меня удивляло как  же  это  Горлум
завладел одним из  Магические Колец - а  что одним из  Магических,  это было
ясно,  В разговоре с Бильбо он странно проврался -  про "подарочек" и потом,
когда Бильбо поведал  мне правду,  я понял -  тут, впрочем, и понимать  было
нечего, - что  оба они хотели доказать  свое неоспоримое  право  на  Кольцо:
Горлум, дескать,  получил его в  "подарочек  на  день  рождения",  а  Бильбо
выиграл  в "честной игре".  Ложь ко лжи, да еще такая похожая, - конечно,  я
забеспокоился.  Видно, Кольцо заставляет врать и подсказывает  вранье. Тут я
впервые понял, что дело  совсем  нешуточное,  и  сказал Бильбо,  чтоб он был
поосторожнее с Кольцом, но он не  послушался и даже рассердился на меня. Что
было делать? Не отбирать же у  него Кольцо - да и с какой стати?  Я следил и
выжидал. Пожалуй, надо было посоветоваться с Саруманом Белым, но что-то меня
удерживало.
     - Это кто? - спросил Фродо. - В жизни о нем не слышал.
     - Откуда  же  тебе, - улыбнулся Гэндальф. - Ему  до хоббитов дела нет -
или не было.  Он  великий мудрец  - первый  среди магов, глава Совета. Много
сокровенного открыто ему, но  он  возгордился своим знанием  и вознесся  над
всеми. С давних пор углубился он в тайны Колец, проницая сумрак забвенья, и,
когда речь о них  зашла на Совете, слова его развеяли мою тревогу. Я отринул
подозрения, но не расстался с ними. И по-прежнему следил и выжидал.
     Бильбо не старел, а годы  шли. Шли  и шли, словно бы не  задевая его. И
подозрение вновь  овладело мною.  Но я сказал  себе:  "Он наследовал  долгую
жизнь с материнской стороны. Не такие уж древние его годы. Подождем!" Я ждал
и  бездействовал до  прощального вечера  Бильбо. Тогда он заговорил и  повел
себя так, что во мне ожили все тревоги, убаюканные  Саруманом. Я понял,  что
тут зияет мрачная тайна. И потратил долгие годы, разгадывая ее.
     -  Но ведь ничего страшного  не случилось? - испуганно спросил Фродо. -
Со временем-то он придет в себя? Успокоится?
     - Ему сразу  стало легче, как только он избавился от Кольца, -  отвечал
Гэндальф. - Однако над Кольцами  властвует лишь одна сила, и есть лишь Один,
кому все известно про Кольца и про то, чем они грозят своим владельцам, даже
временным.  Правда, про  хоббитов,  кажется,  никто  ничего толком не знает.
Изучал их пока один я -  и  сколько изучал, столько изумлялся. То они  мягче
масла,  то вдруг жестче старых древесных корней. По-моему,  некоторые из них
даже  могут долго противиться Кольцам - хотя вряд  ли  этому поверили  бы  в
Совете Мудрых. Так что, пожалуй, за Бильбо ты не волнуйся.
     Он, конечно, владел Кольцом много  лет  и  много  раз  надевал его. Оно
впечаталось  в  его  жизнь, и отпечаток  изгладится не скоро - лучше  бы оно
больше не попадалось ему на глаза. Не попадется - и он, быть может, проживет
без него  еще очень долго, ибо это легче,  чем расстаться с ним. А расстался
он  с ним по  собственной  воле,  вот  что  самое главное. Нет, за  Бильбо я
спокоен  - с тех пор как  он ушел, оставил Кольцо. Теперь  твой черед и твой
ответ.
     А ты меня очень тревожишь - ты и все вы, милые, глуповатые, бестолковые
хоббиты. Большая будет потеря для мира, если мрак  поглотит Хоббитанию, если
все  ваши  потешные  олухи -  Бобберы,  Дудстоны,  Булкинсы, Толстобрюхлы  и
прочие,  не говоря уж о чудесных чудаках Торбинсах, - станут жалкими трусами
и темными подлецами.
     Фродо поежился.
     - С  чего это мы станем трусами да подлецами?  - спросил он.  - И  кому
нужны такие подданные?
     -  Всеобщему  Врагу,  - мрачно ответил Гэндальф.  - Хотя,  по правде-то
говоря, доныне  хоббиты ему и на ум не приходили - доныне, заметь!  Скажи за
это спасибо судьбе. Но отныне Хоббитания  в опасности. Вы ему не нужны  -  у
него хватает рабов,  но теперь он вас не забудет. А мерзкие рабы-хоббиты ему
приятнее, чем хоббиты веселые и  свободные.  К тому же он озлоблен на вас, и
месть его будет страшна.
     -  Месть?  - удивился Фродо.  - А за  что же  мстить? Ну хоть  убей, не
понимаю, при чем тут Бильбо, я и наше Кольцо.
     - Как это  при  чем?  - нахмурился Гэндальф. -  Ты,  видно,  чего-то не
уразумел, впрочем, сейчас поймешь. Я и сам прошлый раз еще не был уверен, но
теперь-то все разъяснилось. Дай-ка мне Кольцо.
     Фродо  вынул  Кольцо  из  брючного  кармана  и,  сняв  его  с  цепочки,
прикрепленной к поясу, нехотя подал магу. Кольцо оттягивало руку, словно оно
- или сам Фродо, или оба вместе  - почему-то не  хотело, чтобы его  коснулся
Гэндальф.
     Маг осторожно принял его. Кольцо было из чистого червонного золота.
     - Какие-нибудь знаки на нем есть? - спросил Гэндальф.
     - Никаких, -  ответил Фродо. - На нем нет ни царапины, его словно никто
никогда не носил.
     - Так смотри!
     И, к удивлению, если  не к  ужасу  Фродо, маг  вдруг  швырнул Кольцо  в
огонь. Фродо вскрикнул и схватил щипцы, но Гэндальф удержал его.
     -  Подожди!  - повелительно сказал он, метнув  на  Фродо суровый взгляд
из-под седых бровей.
     Кольцо не плавилось. Вскоре Гэндальф поднялся, опустил шторы и задернул
занавески.  Тихая  комната  помрачнела,  и   только   щелканье  ножниц  Сэма
доносилось из сада. Маг  пристально смотрел в огонь, потом нагнулся, ухватил
кольцо щипцами и ловко вынул его из угольев, Фродо перевел дыхание.
     - Оно холодное, - объявил Гэндальф. - Возьми! Ладонь Фродо дрогнула под
нежданной тяжестью.
     - Возьми пальцами! - приказал Гэндальф. - И посмотри!
     Фродо взял и увидел тонкую, тончайшую резьбу изнутри и  снаружи Кольца.
Оно  было  словно  испещрено  легким огнем,  ярким,  но  каким-то  туманным,
проступившим из глубины.
     - Мне непонятны эти огненные буквы, - сказал Фродо дрожащим голосом.
     - Тебе непонятны, - откликнулся Гэндальф, - зато мне понятны. Старинные
руны  эльфов,  а  язык мордорский.  Я  не хочу, чтобы  он звучал  здесь.  На
всеобщий язык надпись можно перевести так:

     Одно Кольцо покорит их. Одно соберет их,
     Одно их притянет и в черную цепь скует их.

     Это строки из памятного одним эльфам стихотворного заклинания:

     Три Кольца - для царственных эльфов
     в небесных шатрах,
     Семь - для властителей гномов,
     гранильщиков в каменном лоне,
     Девять - для Девятерых, облеченных в могильный прах,
     Одно наденет Владыка на черном троне,
     В стране по имени Мордор,
     где распростерся мрак.
     Одно Кольцо покорит их, одно соберет их,
     Одно их притянет и в черную цепь скует их
     В стране по имени Мордор,
     где распростерся мрак.

     Гэндальф глубоко вздохнул и медленно проговорил:
     -  Твое  Кольцо   -  Кольцо   Всевластья,  которому  покорны  остальные
девятнадцать. Кольцо, утраченное много лет  назад  в ущерб власти Врага. Оно
ему нужно больше всего на свете - и он не должен его получить!
     Фродо сидел молча и неподвижно,  сжавшись от страха, словно его окутала
холодом и тьмою черная туча с востока.
     - Так это - Вражье Кольцо? -  пролепетал он. - Да  как же,  да зачем же
оно ко мне попало?
     - А! - сказал Гэндальф. - Это очень долгая история.  Началась она  в те
Черные  Лета,  память о  которых  - достояние Мудрых,  и  то  не  всех. Если
рассказывать  сначала, мы  с тобою до осени тут просидим...  Вчера я говорил
тебе  о Сауроне,  Властелине  Колец.  Твоих  ушей  достигли верные слухи: он
воспрянул, покинул Лихолесье и перебрался в Мордорский Замок -  свою древнюю
крепость.  Слово  "Мордор"  тебе  знакомо:  оно  то и  дело  чернеет даже  в
хоббитских  летописях, источая страх  и мрак.  Да, снова и снова  - разгром,
затишье, но потом Тьма меняет обличье и опять разрастается.
     - Хоть бы при мне-то этого не было, - сказал Фродо.
     -  А при мне уже много  раз было, - отозвался Гэндальф, - все-то всегда
говорили: хоть бы  не при  мне. Выбирать  судьбу нам не дано; однако на этот
раз нам  дано время, и главное - не упустить его. А время у нас, Фродо, едва
ли не на исходе. Враг с каждым днем все сильней. Ему еще нужен срок, но срок
недолгий. Надо опередить его замыслы и воспользоваться невероятным случаем -
быть может, себе на погибель.
     Враг очень силен, но, чтобы сломить всякий  отпор, сокрушить  последние
оплоты  и  затопить   Средиземье  Тьмою,  ему  недостает  одного  -   Кольца
Всевластья.
     Три прекраснейших Кольца эльфы от него укрыли: рука его их не коснулась
и не осквернила. Семь Колец было у гномов; три он добыл, остальные истребили
драконы. Девять  он  раздал людям, величавым и  гордым, чтобы поработить их.
Давным-давно  превратились  они  в  Кольценосцев-призраков,  в  Прислужников
Мрака,  его  самых страшных  вассалов.  Давным-давно...  да,  очень давно не
видывали  на  земле  Девятерых.  Но  кто  знает?  Мрак  опять  разрастается,
возможно, появятся и они,  исчадия  мрака... А впрочем,  не будем говорить о
них сейчас, в милой Хоббитании, ярким утром.
     Да, нынче так: Девять  Колец у его подручных;  и  те из  Семи,  которые
уцелели,  хранятся  в  Мордоре. Три покамест укрыты, но что ему до них!  Ему
нужно Кольцо  Всевластья:  он выковал  его, это его  Кольцо,  в него вложена
часть  его  древней силы -  и немало ее ушло,  чтобы  спаять Кольца в черную
цепь. Если это Кольцо найдется, власть Саурона возрастет стократ, и даже Три
эльфийских будут ему подвластны: все  сделанное  с  их помощью падет, и сила
его станет необоримой.
     Мы  стоим  в  преддверии  страшной   поры.  Саурон  думал,  что  Кольца
Всевластья больше нет, что эльфы его уничтожили, как и  следовало сделать. А
теперь он  знает, что  оно цело, что  оно нашлось.  И  сам  ищет его,  идет,
преклонив свою мысль сюда, на поиски. Такова его великая надежда - и великий
страх.
     -  Да почему, почему же его  не расплавили? - вскрикнул Фродо.  - И как
это Враг лишился его,  если  он  такой  могучий, а оно  ему так дорого? - Он
сжимал Кольцо в руке, словно к нему уже тянулись черные пальцы.
     -  Оно было  отнято  у него в давние годы, - сказал Гэндальф. -  Велика
была сила эльфов,  и люди тогда еще были заодно с ними. Да,  люди  Западного
Края поддержали  их. Не  худо  бы нам припомнить эту главу  древней истории:
тогда было  и  горе, и мрак  надвигался, но  против них воздвиглась  великая
доблесть,  и  тогдашние  подвиги  не  пропали даром. Однажды  я, быть может,
расскажу тебе эту повесть, или ты услышишь ее от кого-нибудь,  кто знает  ее
лучше меня.
     А нынче тебе  всего лишь надо узнать, как закатилась эта штука в Торбу,
что в  Норгорде, Хоббитания, и  тут  тоже  есть чего  порассказать, так  что
истории мы коснемся вскользь.
     Эльфийский  царь  Гил-Гэлад  и  Великий князь  Западного  Края  Элендил
низвергли Саурона,  но и  сами пали в последней роковой сече, и сын Элендила
Исилдур отсек Саурону палец вместе с Кольцом и  взял  Кольцо  себе. И сгинул
Саурон,  и духу его в Средиземье не стало,  и минули несчетные  века, прежде
чем тень его вновь сгустилась в Лихолесье.
     А Кольцо пропало. Оно кануло в  воды Великой Реки Андуина.  Ибо Исилдур
возвращался с войны по  восточному берегу  реки, и возле  Ирисной Низины его
подстерегли орки с Мглистых гор и перебили почти  всю  его дружину. Он хотел
невидимкой  спастись  вплавь,  но  Кольцо  соскользнуло  с его  пальца, орки
увидели его и поразили стрелами.
     Гэндальф помолчал.
     - И там, в темных заводях у  Ирисной Низины,  -  продолжал он, - Кольцо
исчезло из легенд и  былей; то, что узнал ты сейчас от  меня, неведомо почти
никому, и  даже  Совет  Мудрых  пребывает в  неведении о  дальнейшей  судьбе
Кольца. Ну вот, а теперь пойдет совсем другой рассказ.
     Через  несколько  тысячелетий, и  все  же  опять-таки  давным-давно,  в
Глухоманье, на  берегу  Великой Реки Андуина жил  искусный и тихий  народец,
похожий на  брендидуимских хоббитов. Они плели  тростниковые челны и плавали
по  Реке,  ибо  любили  ее.  Была  среди  них  почтенная  семья,  большая  и
зажиточная;  а  главенствовала  в ней суровая и приверженная древним обычаям
бабушка.  Самый  ловкий и пытливый из этой семьи  звался Смеагорлом. Все ему
надо было знать: он нырял в омуты, подкапывался под зеленые холмы, добирался
до корней деревьев,  но  не  подымал глаз к вершинам гор, древесным кронам и
цветам, раскрытым в небеса, - взгляд его был прикован к земле.
     Был у него приятель по имени Деагорл, такой же остроглазый, но не такой
сильный, хитрый и шустрый.  Однажды они отправились на лодке вниз к  Ирисной
Низине  и  заплыли  в  заросли лиловых ирисов  да  пышных камышей.  Смеагорл
выпрыгнул на берег и пошел рыскать  по лугу,  а  Деагорл удил,  оставшись  в
лодке.  Вдруг клюнула большая рыба  и рывком стащила его за собою под  воду.
Заметив на  дне что-то блестящее, он выпустил леску, набрал в грудь побольше
воздуху, нырнул и черпнул горстью.
     Вынырнул он  с водорослями в волосах и пригоршней ила в руке, отдышался
и поплыл к  берегу. С берега окунул  руку  в воду, обмыл грязь, и  -  смотри
пожалуйста! - на ладони у него осталось прекрасное золотое кольцо: оно дивно
сверкало  на солнце, и Деагорл радостно любовался им. Сзади неслышно подошел
Смеагорл.
     -  Отдай-ка его нам, миленький Деагорл, - сказал  Смеагорл,  заглядывая
через плечо приятеля.
     - Это почему же? - удивился Деагорл.
     - А потому, что у нас, миленький, сегодня день рождения и мы  хотим его
в подарочек, - отвечал Смеагорл.
     -  Ишь ты  какой, -  сказал Деагорл.  - Был тебе уже  от  меня  сегодня
подарочек, небось не пожалуешься. А это я для себя нашел.
     - Да  как  же,  миленький,  да  что  ты, да  неужели же?  - проворковал
Смеагорл, вцепился Деагорлу в горло и задушил  его. Кольцо было такое чудное
и яркое.
     Он взял кольцо и надел его на палец.
     Никто не узнал, что случилось  с Деагорлом:  он принял смерть далеко от
дома, и тело его было хитро запрятано. А Смеагорл вернулся один, пробравшись
домой  невидимкой, ибо,  когда  владелец  Великого  Кольца надевает его,  он
становится незримым для  смертных. Ему очень  понравилось исчезать: мало  ли
что  можно  было  эдак  натворить,  и   он  много  чего  натворил.  Он  стал
подслушивать,  подглядывать  и  пакостничать.  Кольцо  наделило  его  мелким
всевластьем: тем самым, какое  было ему по мерке. Родня  чуралась его (когда
он  был видим), близкие отшатнулись. Его пинали, а он  кусался.  Он привык и
наловчился воровать, он ходил, и бормотал  себе под нос, и все  время злобно
урчал: горлум,  горлум, горлум... За  это его и прозвали Горлум; всем он был
гадок, и все его гнали, а бабушка и вовсе запретила ему возвращаться в нору.
     Так  и  бродил  он  в одиночестве,  хныкал, урчал, ворчал  и  сам  себе
жаловался,  какие все злые. Плача и  сетуя, добрел он  до  горного холодного
потока и пошел вверх по течению. Невидимыми  пальцами ловил он речную рыбу и
ел ее живьем. Однажды  было очень жарко, он  склонился над  омутом, ему жгло
затылок,  а  вода  нестерпимо  блестела. Ему  это  было странно:  он  совсем
позабыл, что на свете есть солнце. А когда вспомнил, поднял кулак и погрозил
солнцу.
     Потом он  глаза  опустил и увидел  Мглистые горы, из которых пробивался
источник. И вдруг подумал:
     "Ах,  как  прохладно и темно под этими скалами!  Солнце не будет на нас
там глазеть. Горы тоже  пускают  корни, у них есть  свои тайны, и  тайны эти
будем знать только мы".
     Ночной  порою  он поднялся  в  горы, нашел  пещеру,  из которой сочился
темный  поток, и червем заполз в  каменную  глубь,  надолго исчезнув  с лица
земли. И Кольцо вместе с Горлумом поглотила первозданная тьма,  так что даже
тот, кто его выковал, хоть и стал могуч пуще прежнего, но был в неведении.
     - Подожди, ты сказал - Горлум? - вскричал Фродо. - Как Горлум? Это что,
та самая тварь, на которую наткнулся Бильбо? Как все это мерзко!
     - По мне,  это не мерзко, а  горько, - возразил маг, - ведь такое могло
бы случиться и кое с кем из хоббитов.
     - Ни за что не поверю, что Горлум сродни хоббитам, - отрезал  Фродо.  -
Быть этого не может!
     - Однако это  чистая  правда, - заметил  Гэндальф. - О чем другом,  а о
происхождении хоббитов я знаю побольше, чем вы сами. Даже из рассказа Бильбо
родство вполне  очевидно. О многом они с Горлумом одинаково думали  и многое
одинаково помнили. А понимали друг друга чуть ли не с полуслова, куда лучше,
чем  хоббит  поймет, скажем, гнома,  орка или  даже эльфа. Загадки-то  у них
были, помнишь, прямо-таки общие.
     - Это верно,  - согласился  Фродо. - Хотя  не  одни хоббиты  загадывают
загадки, и все  они в общем  похожи. Зато хоббиты  никогда не жульничают,  а
Горлум только  и норовил. Он ведь затеял игру, чтоб улучить  миг  и  застать
Бильбо  врасплох. Очень  для него выходила  приятная игра:  выиграет - будет
кого съесть, а проиграет - беда невелика.
     - Боюсь, что  так оно и было,  - сказал  Гэндальф. -  Но было и кое-что
другое,  чего  ты покамест не уразумел. Даже  Горлум  -  существо  не совсем
пропащее. Он оказался крепче иного человека  - он  сродни хоббитам. В душе у
него  остался заветный уголок,  в который проникал свет,  как солнце  сквозь
щелку, - свет из прошлого. А может, ему  было приятно снова услышать  добрый
голос, напомнивший  о ветре и деревьях, о залитой солнцем траве  и о многом,
многом забытом.
     Но, конечно же, в конце концов черная неодолимая злоба опять взъярилась
в нем, а  целителя поблизости не было. - Гэндальф вздохнул. - Увы! Для  него
надежды мало. Но все же есть - даже для него, хоть он и владел Кольцом очень
долго, так долго, что и сам  не упомнит, с каких пор. Правда, надевал он его
редко - зачем  бы в кромешной-то тьме? Поэтому и не "истаял". Он  тощий, как
щепка, жилистый и выносливый. Но душа  его изъедена Кольцом, и пытка  утраты
почти невыносима.
     А все "глубокие тайны гор" обернулись  бездонной ночью, открывать  было
нечего, жить  незачем  -  только исподтишка добывай пищу,  припоминай старые
обиды да придумывай новые. Жалкая у него  была жизнь. Он ненавидел  тьму,  а
свет - еще больше; он ненавидел все, а больше всего - Кольцо.
     -  Как это? - удивился Фродо. - Кольцо же его  "прелесть", он  только о
нем и думал? А если он его ненавидел, то почему не выбросил?
     -  Ты  уже  много  услышал,  Фродо, пора  бы тебе  и  понять, -  сказал
Гэндальф.  -  Он ненавидел  и любил Кольцо, как  любил и  ненавидел  себя. А
избавиться от него не мог. На то у него не было воли.
     Кольцо Всевластья, Фродо, само себе сторож. Это  оно может предательски
соскользнуть  с пальца,  а  владелец  никогда  его  не  выкинет.  Разве  что
подумает, едва ли  не  шутя,  отдать  его  кому-нибудь на хранение, да  и то
поначалу, пока оно еще не  вцепилось  во владельца. Насколько мне  известно,
один только Бильбо решился его отдать - и отдал. Да и то не без моей помощи.
Но даже  Бильбо не оставил бы Кольцо на  произвол судьбы, не бросил бы  его.
Нет, Фродо, решал дело не Горлум, а само Кольцо. И решило.

-  Ни  во  что  он тебя  не  превратит, - сказал,  еле сдерживая  смех,
изумленный и озадаченный Фродо. - Он знает, как и я, что ты подслушивал  без
худого умысла. Ты бояться-то не бойся, а спрошено - отвечай!
     - Да  что ж,  сударь, -  втянув голову  в  плечи,  признался  Сэм. -  Я
порядком слышал,  хотя понял-то  не все: и про Врага, и  про Кольца,  и  про
господина  Бильбо - ну  там драконы. Огненная гора - и, конечно, про эльфов.
Вовсе  даже не собирался подслушивать  - а слышал: сами знаете, как нечаянно
бывает. Меня ведь хлебом не корми, а  дай послушать про  эльфов, мало ли что
там Тод говорит. Хоть бы одним глазком их повидать. Вы вот,  сударь, пойдете
- ну и мне бы эльфов показали, а?
     Гэндальф вдруг рассмеялся.
     -   Ну-ка   давай  сюда!  -  крикнул  он  и,  втащив  через  подоконник
ошарашенного Сэма, поставил его,  с ножницами и  лопатой  в руках, на пол. -
Говоришь, эльфов тебе показать? - спросил он, всматриваясь в Сэма и невольно
улыбаясь. - Ты, стало быть, расслышал, что хозяин твой уходит?
     - Расслышал,  а как же. Тут-то  я и поперхнулся,  а  это  уж  небось вы
расслышали. Да я нечаянно - ведь такое огорчение!
     - Ничего не поделаешь, Сэм, - грустно сказал Фродо. Он вдруг понял, что
прощание  с Хоббитанией будет очень  трудное и что прощается он не только  с
Торбой. - Надо мне идти. А ты,  - и он сурово посмотрел на Сэма, - если ты и
правда за меня тревожишься, то уж держи язык за зубами, ладно? Проболтаешься
хоть о  чем-нибудь,  что  ненароком  подслушал,  и Гэндальф,  чего  доброго,
превратит тебя в пятнистую жабу, а с ужами, знаешь ли, шутки плохи.
     Сэм задрожал и бухнулся на колени.
     - Встань, Сэм! -  велел Гэндальф. - Я придумал кое-что пострашнее: ни о
чем  ты не проболтаешься и впредь будешь знать, как подслушивать. Ты пойдешь
с Фродо!
     - Я?  С  хозяином? -  воскликнул  Сэм,  подскочив, как  собака, которую
позвали гулять.  - И увижу эльфов и еще много всякого?  Урра! - крикнул он и
вдруг расплакался.

Глава III. ДОРОГА ВТРОЕМ

     -  Выйти надо втихомолку  и как  можно  скорее,  - постоянно  напоминал
Гэндальф.
     С первого разговора  прошло уже две или три недели, а Фродо в путь пока
не собрался.
     - Знаю, знаю, -  говорил Фродо. - Только это ведь непросто - скорее, да
еще втихомолку. Уйду я, как Бильбо, - и раскатится молва по всей Хоббитании.
     - Нет уж, ты, как Бильбо, не уходи! - сказал Гэндальф. -  Этого еще нам
не хватало! Скорее  -  да,  но  не  вдруг.  Подумай, конечно,  как  покинуть
Хоббитанию без лишнего шума, а все же не мешкай: как бы не замешкаться.
     - Может, осенью, после нашего общего дня рождения? - предложил Фродо. -
К тому времени я как раз все устрою.
     По правде  говоря, когда дошло  до дела, у него  начисто пропала всякая
охота  к  путешествиям.  Торба  вдруг  стала  донельзя  уютной,  и он  вовсю
радовался  последнему  своему лету в Хоббитании. "А  осенью, - думал он, - у
нас поскучнеет, и сердце по-всегдашнему запросится в  чужие  края". Про себя
он  уже  твердо  решил  дождаться пятидесятилетия  и  стодвадцативосьмилетия
Бильбо.  Будет  годовщина - тут-то и в  путь, по примеру  Бильбо. Без  этого
примера он  бы и шагу  не сделал, в  жизни бы  с духом не  собрался.  О цели
странствия он старался не думать и с Гэндальфом не откровенничал. Может, маг
и сам обо всем догадывался, но, по своему обычаю, помалкивал...
     - Да-да, все устрою и отправлюсь, - повторил Фродо.
     Гэндальф поглядел на него и усмехнулся.
     - Ладно, - сказал он, - пусть  так, лишь бы  не позже. Что-то мне очень
тревожно.  Только  ты  смотри, никому ни слова  о том, куда путь  держишь! И
чтобы Сэм твой тоже  молчал как  убитый,  а то он у меня  и правда запрыгает
жабой.
     - Куда  я путь держу, - сказал Фродо, - этого я и сам не знаю, так  что
тут мудрено проболтаться.
     - Без  глупостей! - насупился Гэндальф. - Я не  к тому  говорю, чтоб ты
пропал неизвестно куда. Но Хоббитанию ты покидаешь - и надо,  чтобы  об этом
никто не знал. Куда-нибудь ты да пойдешь, на север, на юг, на запад или даже
на восток - это вот и надо сохранить в тайне.
     - Мне  так грустно оставлять Торбу и со всеми прощаться, что я даже  не
подумал, куда отправлюсь, - сказал  Фродо.  - А куда, в  самом деле? Почем я
знаю,  где можно  спрятаться?  Бильбо  - тот  ушел  за  сокровищем,  ушел  и
вернулся, а  мне, значит, нужно вернуть сокровище,  а  самому сгинуть - так,
что ли?
     - Так,  да не так, - отозвался  Гэндальф. -  Тут и я  тебе не  указчик.
Может, ты дойдешь до Ородруина, а может, это вовсе не твое дело - как знать?
Я знаю другое: пока что ты к такому пути не готов.
     - Еще бы! - воскликнул Фродо. - Ну а мой-то путь - куда?
     -  По  краю, - ответил маг. -  По самому краешку,  твердо и  осторожно.
Иди-ка  ты, пожалуй, в Раздол. Это не слишком опасный путь, хотя  на дорогах
нынче неспокойно, а осенью будет даже и страшновато.
     - В Раздол? -  переспросил Фродо. - Хорошо, пойду на восток, к Разделу.
Сэм тоже со мной пойдет, повидает эльфов, то-то ему радость!
     Он обронил это  как бы между прочим, но ему не шутя захотелось побывать
в той блаженной долине, где Дивный Народ все еще жил мирно и счастливо.
     Как-то летним вечером в "Укромном уголке" и "Зеленом драконе" обсуждали
невероятное  -  что там  великаны и прочая нечисть на границах! Оказывается,
Фродо продает, если уже не продал, Торбу - и кому? Лякошель-Торбинсам!
     - Ну, за хорошие деньги, - говорили одни.
     - За свою цену, -  возражали другие, -  будьте  покойны,  Любелия гроша
лишнего  не  даст. (Оддо  уже успел умереть, дожив  до ста  двух  лет  и  не
дождавшись свершения своих чаяний.)
     О  цене очень спорили, но больше о том, с чего  бы  это  Фродо  вздумал
продавать такое прекрасное именье. Некоторые намекали - на это намекал и сам
господин Торбинс,  - что денежки счет любят,  а  у него они  на  исходе: еле
хватит рассчитаться в Норгорде и переехать к родственникам в Зайгорд.
     - Лишь бы подальше от Лякошелей, - добавлял кое-кто.
     Но все так  привыкли  к россказням  о несметных  богатствах Бильбо, что
отвыкать  было  невмочь,  и многие  винили Гэндальфа. Того  хоть и  было  не
видать,  не слыхать, но жил-то  он, известно,  у  Фродо  - прятался небось в
Торбе.  Положим, было  не  слишком  понятно,  зачем  магу нужно, чтоб  Фродо
переехал в Зайгорд, но, видать, зачем-то понадобилось.
     -  Да, осенью  переезжаю,  -  подтверждал  Фродо.  -  Мерри  Брендизайк
подыскивает там для меня чистенькую норку, а может, и уютный домик.
     Мерри в самом деле  подыскал и  купил  премиленький  домик в  Кроличьей
Балке, чуть подальше Зайгорда. Всем, кроме Сэма, Фродо говорил,  что туда он
и задумал перебраться. Путь на восток подсказал ему эту  мысль: Заячьи Холмы
- по дороге, Фродо жил там в детстве, так почему бы ему туда не вернуться.
     Гэндальф  пробыл  в  Хоббитании  больше двух  месяцев.  Потом,  однажды
вечером к концу июня, как раз когда планы Фродо устоялись, он вдруг объявил,
что наутро уходит.
     - Надеюсь, ненадолго, - сказал он. - У меня кое-какие дела на  юге. Я у
вас и так засиделся.
     Сказано это  было  невзначай,  но  Фродо  показалось,  что  маг  сильно
озабочен.
     - Что-нибудь случилось? - спросил он.
     - Да  пока ничего,  но  до  меня дошли тревожные и не  слишком понятные
вести  -  надо разобраться. Я  тут же вернусь  или,  на худой  конец,  подам
весточку.  А  вы поступайте,  как  решено,  только берегитесь,  а пуще всего
берегите Кольцо.  И непреложный тебе  совет:  не надевай его! Когда вернусь,
точно  еще  не  знаю, - сказал он, прощаясь  на рассвете.  - Но уж к  вашему
отходу  поспею непременно.  Пожалуй, придется мне на всякий случай проводить
вас по Тракту.
     Сначала  Фродо опасливо  прикидывал,  какие такие  вести  мог  подучить
Гэндальф, но потом  успокоился:  уж очень хорошая была  погода. Лето пышное,
осень плодоносная - даже Хоббитания давно такого не видывала. Ветки ломились
от яблок, соты истекали медом, и пшеница вздымала тугие колосья.
     Лишь  когда вплотную подошла  осень,  Фродо встревожился не  на  шутку.
Середина сентября,  а Гэндальф как  в воду канул. На  носу  день  рождения и
переезд, а от него ни слуху ни духу. Между тем начались хлопоты. Приезжали и
помогали  упаковываться друзья  Фродо:  Фредегар Боббер, Фолко Булкинс и, уж
конечно, Перегрин Крол с  Мерри Брендизайком. Их  общими стараниями в  Торбе
все было вверх дном.
     20  сентября  от  жилища Фродо  к  Брендидуимскому  мосту отъехали  два
фургона, груженные  нераспроданной утварью. Следующий день прошел в ожидании
Гэндальфа. Утро пятидесятилетия Фродо выдалось ясное  и яркое, такое же, как
в  памятный  день Угощения. Гэндальфа  не  было. Под  вечер Фродо накрыл  на
пятерых праздничный стол, пытаясь разогнать  свое уныние.  Вот и  с друзьями
тоже  скоро  надо будет расставаться. Молодые хоббиты  -  Мерри  Брендизайк,
Фредегар Боббер, Фолко Булкинс, Перегрин Крол - веселились шумно и беспечно,
прогорланили уйму песен, припомнили всякую быль и небыль, выпили за здоровье
Бильбо,  потом за  обоих  новорожденных вместе, как  было заведено  на  днях
рождения Фродо. Потом вышли подышать свежим воздухом,  поглядели на звезды -
и отправились спать. А Гэндальф так и не явился.
     Наутро они быстро, в  десять рук, нагрузили  последнюю  повозку. С  нею
отправились Мерри и Толстик (так у них звался Фредегар Боббер).
     - Кому-то надо печку для вас, лодырей, растопить в новом доме, - сказал
Мерри.  - Ладно, авось послезавтра  свидимся - ежели вы не заснете в  дороге
мертвым сном.
     Фолко позавтракал и ушел, остался  один Пин. Фродо  был сам не свой: он
все еще  ждал  Гэндальфа и решил  задержаться до сумерек.  А там, если уж он
очень понадобится магу, пусть  сам идет в Кроличью  Балку,  глядишь,  еще  и
первый доберется. Фродо  решил  пойти к Зайгордной переправе окольным путем,
чтоб напоследок хоть поглядеть на Хоббитанию.
     - Заодно  и  жир сгоню, - сказал  он  себе, глядя в пыльное зеркало  на
стене  в  полупустой  прихожей.  Он  давно  уже  сидел  сиднем  и  несколько
расплылся.
     Чуть за полдень явились Лякошель-Торбинсы:  Любелия со своим белобрысым
отпрыском Лотто.
     - Насилу дождались! - сказала она, переступив порог. Это было невежливо
и неверно: до двенадцати ночи хозяином Торбы оставался Фродо. Но что взять с
Любелии -  ведь  она ждала на семьдесят семь лет дольше, чем собиралась:  ей
уже  перевалило  за  сто.  И пришла  не просто  так,  а  присмотреть,  чтобы
Брендизайки и прочие по ошибке не захватили бы с собой чего чужого, и еще за
ключами. Спровадить ее было непросто:  она принесла с собой опись проданного
имущества и желала проверить, все ли на месте. Проверила раз, потом  другой,
получила запасные ключи и заручилась обещанием,  что  третьи ключи будут  ей
оставлены у Скромби в  Исторбинке.  Она хмыкнула и поджала губы - мол, знаем
мы этих Скромби, утром половины вещей недосчитаешься, - но наконец ушла.
     И  Фродо ей даже чаю  выпить не предложил. А сам  напился чаю с Пином и
Сэмом  Скромби у себя на  кухне.  Объявлено было,  что Сэм на  всякий случай
сходит с ним в Забрендию,  "приглядит за  хозяином и  посмотрит, чего он там
посадит". Жихарь такое дело одобрил, не переставая ворчать,  что вот, мол, у
некоторых одни  прогулки на уме,  а ему-то между делом подсудобили в соседки
Любелию.
     - Последнее чаепитие в  Торбе! -  сказал Фродо  и решительно  отодвинул
стул.  Посуду  за  собой они назло Любелии не  вымыли.  Сэм с  Пином  быстро
увязали три  мешка и вынесли их на крыльцо. Пин пошел прогуляться по саду, а
Сэм куда-то исчез.
     Солнце  село, и Торба  казалась  угрюмой, опустелой, разоренной.  Фродо
побродил  по знакомым  комнатам - закатный свет тускнел,  из углов выползали
темные тени.
     Скоро совсем  смерклось. Он прошел к дальней садовой калитке:  а  вдруг
все-таки появится Гэндальф?
     В чистом небе разгорались звезды.
     - Хорошая будет ночь, - сказал Фродо вслух. - Вот и отлично,  идти одно
удовольствие.  Засиделись,   честное  слово.  Пойду,  а  Гэндальф  пусть  уж
догоняет. - Он повернул к дому и  остановился, услышав голоса где-то рядом -
наверно,  в  Исторбинке. Старый Жихарь  и  еще кто-то:  голос незнакомый,  а
мерзкий  до  тошноты.  О  чем спрашивает чужак,  не разобрать, слышны только
ответы старика Скромби - осторожные и опасливые, чуть ли не испуганные.
     - Нет, господин Торбинс  уехал.  Нынче утром, и  мой Сэм с ним; все уже
вывезли. Да  вот так и  вывезли -  что не продали, то  вывезли...  А зачем и
почему - не мое  это дело... да и не ваше. Известно куда - в Кроличью Балку,
а может, и дальше, это все знают. Да вон - прямая дорога. Нет, сам не бывал,
на  кой мне, там народ дурной. Нет, передать ничего не  возьмусь.  Спокойной
ночи!
     Мягко сошли шаги с Кручи,  и  Фродо удивился,  почему  он так  рад, что
сошли, а не  взошли.  "Видно,  я  насмерть  устал от  расспросов  и  всякого
любопытства, - подумал он. - Ужас какой у нас любопытный народ!"
     Он хотел  было  узнать у папаши Скромби, кто  это к нему приставал,  но
вдруг раздумал и быстро зашагал к Торбе.
     Пин сидел и спал, откинувшись на свой мешок.
     Сэма не было. Фродо заглянул в черную дверь.
     - Сэм! - позвал он. - Где ты там? Пора!
     - Иду, сударь!  -  откликнулся  тот и выскочил  откуда-то  из  глубины,
отирая губы. Он прощался в погребе с пивным бочонком.
     Фродо захлопнул и запер круглую дверь, а ключ отдал Сэму.
     - Беги  давай к себе, - сказал он. -  А оттуда напрямик -  встретимся у
калитки за лугом. Улицей не пойдем: подсматривают, подслушивают. Ну - живо!
     Сэм умчался во тьму.
     - Вот  и выходим наконец! -  сказал Фродо Пину.  Они вскинули  мешки на
спину, взяли палки и пошли вдоль западной стены Торбы.
     -  Прощайте!  -  вымолвил  Фродо,  взглянув  на  черные слепые окна. Он
помахал  рукой, повернулся и (точно так же, как Бильбо, только он об этом не
знал) нырнул в садовые заросли вслед за Пином. Они перепрыгнули низкую слегу
и ушли в поле, всколыхнув темноту и прошелестев высокой травою.
     Они  спустились по западному склону к  калитке в  узенький проулок. Там
остановились, подтянули  мешочные  лямки  -  и  вскоре заслышали  топоток  и
пыхтенье  Сэма.  Свой до отказа набитый мешок он вздел на самые плечи, а  на
голову нахлобучил какой-то мятый фетр - якобы шапку. В темноте он был  сущий
гном.
     -  Что потяжелее  - это  вы, конечно,  мне, -  сказал  Фродо. - Бедняги
улитки и бедные все, кто носит свой дом и свой скарб на спине!
     - У  меня мешок  совсем  легкий,  сударь. Можно  сколько угодно  еще, -
объявил Сэм добрым и лживым голосом.
     - Нет уж, Сэм! - сказал Пин. - Как-нибудь снесет, сам накладывал - себе
и нам вровень.  Он тут у  нас  малость ожирел:  пройдется,  авось  его мешок
вместе с ним и полегчает.
     -  Смилуйтесь над старым,  немощным  хоббитом!  -  со смехом  взмолился
Фродо.  - В  конце  пути  меня будет  качать как на  ветру.  Однако шутки  в
сторону. Ты, Сэм, наверняка  взвалил на себя  сверх всякой меры, вот сделаем
привал, разберемся и переложим.
     И он взялся за свой посох.
     - Ночная прогулка - чего же  лучше-то! - сказал  он.  -  Отшагаем  мили
три-четыре по свежему воздуху, да и на боковую.
     Пошли проулком на запад, а после свернули  налево, в поля, и засеменили
гуськом вдоль живых изгородей,  мимо  межевых  рощиц,  в  тихой ночной мгле.
Плащи  у них  были  темные,  шли  они невидимками,  будто  все  трое  надели
волшебные кольца. Когда три хоббита идут тишком да молчком - за ними нелегко
уследить. Даже осторожные полевые зверюшки едва замечали бесшумных путников.
     Ручей к западу от Норгорда перешли по лавам в одну досточку. Извилистая
черная  ручьистая  лента  с обеих  сторон  обросла густым  ольшаником: ветки
тянулись к воде. Еще миля-другая на юг - и они перебежали большую дорогу  от
Брендидуимского  моста.  Оказались  в  Укролье  и,  свернув  на  юго-восток,
потрусили к Зеленым Холмам.  Тропинка взметнулась в  гору,  они оглянулись и
увидели далеко позади мягкое мерцание огней Норгорда, рассеянных по ласковой
Ручьевой  долине.  Вскоре  оно  пропало за  спусками и подъемами, вот  уже и
Приречье  с его мутно-серым прудом. Дальний отсвет  окон  крайнего домика  в
последний раз просквозил деревья. Фродо обернулся и снова помахал рукою.
     -  Почем  знать,  увижу ли я еще  когда-нибудь нашу долину,  - негромко
проговорил он.
     После  трехчасового пути решено было все-таки отдохнуть.  Стояла ясная,
прохладная, звездная ночь, но дымчатые клочья  тумана всползали  на холмы из
низменных  луговин и от глубинных ручейков - всползали и оседали. Облетевшие
березки,  покачиваясь  над  головами хоббитов, тонкой  черной  сетью веточек
застилали бледное небо.  Они поужинали  не по-хоббитски  скромно и двинулись
дальше. Вскоре  они  набрели  на узкую  дорогу, извивавшуюся  вверх-вниз  по
холмам,  серевшую вдали во мраке: дорогу к Лесному  Чертогу и к  Заводям,  к
Зайгордному парому. Она уводила  далеко  в сторону от давнего  пути Ручьевой
долины  и,  забегая  на Зеленые  Холмы,  вела  в  Лесной  Угол, в  глухомань
Восточного удела.
     Потом они  угодили в  овражину  между  высокими  деревьями,  по-ночному
шелестевшими  сохнущими  листьями.  Темень  была  непроглядная.  Сначала они
разговаривали,  тихо  напевали песенки, благо услышать их было  уже  некому.
Затем шагали молча, и Пин начал отставать. Наконец перед крутым подъемом  он
остановился и зевнул.
     - Ох, спать хочется, -  сказал он, -  того и гляди упаду и засну. А  вы
что, на ходу спать будете? Время-то какое: к полночи близко.
     - А  я-то  думал,  ты любитель ночных  прогулок, - сказал Фродо.  -  Ну
ладно, торопиться  нам пока особенно некуда.  Мерри нас  ждет  не раньше чем
послезавтра, и у нас есть денек-другой в запасе. Вот сейчас подыщем местечко
и заночуем.
     - Дует с запада, - заметил  Сэм. - Обойдемте-ка этот холм, сударь,  там
наверняка  найдется  укрытное  и  уютное местечко. Там  вроде  бы и  елового
сухостоя порядочно.
     Сэм исходил окрестности Норгорда  миль на двадцать, но дальше земля для
него кончалась.
     Возле  самой  вершины  пологого лесистого  холма они набрели на ельник,
свернули с тропинки в смолистую темень, наломали сухого лапника,  насобирали
шишек  и разожгли костер. Веселое пламя  заплясало  у корней  столетней ели:
хоббиты пригрелись и начали клевать носами. Каждый по-своему устроился между
корнями, укутался плащом и одеялом и тут же крепко уснул.
     Дозорного не оставили: даже Фродо ничего не опасался - они ведь  были в
Хоббитании! Костер стал грудой пепла, и кой-какие звери явились поглядеть на
спящих. Лис, который случайно пробегал мимо, замер и принюхался.
     - Хоббиты! - сказал он  сам себе. - Вот тебе на!  Дела кругом,  слышно,
чудные, но чтоб хоббит спал в лесу под деревом  - да не один, а  целых  три!
Не-ет, тут что-то кроется.
     Настало  тусклое, сырое утро. Фродо  проснулся первым  и,  охая,  щупал
спину, чуть не  насквозь  продырявленную  еловым корнем,  а шея и  вовсе  не
ворочалась. "Ну и прогулочка! Что  бы мне было спокойно поехать? - думал он,
как ему обычно думалось в начале всякого похода. - А на моих любимых перинах
спят  теперь  Лякошель-Торбинсы!  Им  бы   на  еловых  корнях  поспать".  Он
потянулся.
     - Хоббиты, подъем! - крикнул он. - Смотрите, что за утро!
     - А  что за утро? - спросил Пин, одним глазом выглядывая из-под одеяла.
- Сэм! Завтрак чтоб был готов к полдесятого! Умывальную воду разогрел?
     Сэм вскочил как встрепанный и мутно огляделся.
     - Нет, сударь, не разогрел, сударь! - выговорил он спросонья.
     Фродо сорвал с Пина одеяло, пихнул его  раз-другой и ушел на опушку. На
восточном краю неба красный солнечный  диск показался над волнистым покровом
тумана. Деревья  в червонно-золотом осеннем убранстве, казалось, уплывали  в
туманное море. Внизу слева дорога круто уходила в овраг и там исчезала.
     Когда он вернулся, Сэм с Пином уже развели костер.
     - Воду! - заорал Пин. - Где вода?
     - Я воду в карманах не ношу, - сказал Фродо.
     -  А мы думали, ты пошел за водой,  - огорчился Пин, раскладывая еду  и
расставляя кружки. - Хоть теперь-то сходи.
     - Вместе с тобой, - сказал Фродо. - И фляжки тоже не мешает прихватить.
     Под  горой шумел ручей.  Они  наполнили  фляжки и походный котелок  под
струей  водопадика  с  уступа  серого  камня в  хоббитский  рост. Вода  была
ледяная, они умывались, пыхтя и отфыркиваясь.
     Не  спеша  позавтракали,  старательно  упаковали  мешки  и   снялись  в
одиннадцатом  часу; день  выдался ясный,  и солнце пригревало  все  горячее.
Спустились напрямик, перешли ручей, а там опять вверх-вниз по склонам, и так
от холма к холму, их мешки с плащами, одеялами, флягами, съестным припасом и
прочей поклажей, казалось, тяжелели  с каждым шагом. Скоро они притомились и
запарились, а дорога все петляла, вползала  на холмы и снова ныряла вниз, но
потом обернулась плавным  спуском  в широкую долину. Перед ними  простерлось
редколесье, сливавшееся  вдалеке  с  бурой  стеною деревьев.  Вот он, Лесной
Угол,  а  за ним и река  Брендидуим. Ох как  еще  далеко, а  дорога вилась и
вилась нескончаемой бечевой.
     -  Дорога уходит вдаль, - сказал Пин. -  Ну  и пускай уходит,  а я пока
дальше идти не согласен. И вообще давно пора обедать.
     Он  уселся на обочине и  устало поглядел  на восток,  где за бескрайним
знойным  маревом  текла  знакомая  река, возле  которой он жил  сколько себя
помнил. Сэм стоял рядом. Его  круглые глаза были широко распахнуты  -  он-то
попал невесть куда, в незнаемые края.
     - А эльфы живут в этом лесу? - спросил он.
     - Ни про каких эльфов слыхом не слыхивал, -  отрезал Пин. Фродо молчал.
Он тоже глядел на дорогу, уводившую на восток: глядел, точно в первый раз ее
увидел. Вдруг он произнес громко и раздельно, ни к кому не обращаясь:

     В поход, беспечный пешеход,
     Уйду, избыв печаль, -
     Спешит дорога от ворот
     В заманчивую даль,
     Свивая тысячи путей
     В один, бурливый, как река,
     Хотя, куда мне плыть по ней,
     Не знаю я пока!

     -  Смахивает на вирши старины  Бильбо, -  сказал Пин. -  Или это ты сам
сочинил в его духе? Не очень-то ободряет.
     -  Даже не  знаю, сам или не сам, -  отозвался Фродо. - Пришло  на язык
так, будто сочинялось; но, может, мне это просто памятно с очень давних пор.
А на Бильбо и  правда  очень похоже, особенно  на Бильбо  в  последние годы,
перед его уходом. Он часто повторял, что на свете всего одна Дорога, что она
как  большая  река:  истоки ее у каждой двери и  любая тропка  -  ее проток.
"Знаешь, Фродо,  как  опасно  выходить  из  дверей, -  бывало  говорил он. -
Ступишь на дорогу - и сразу хватайся за ноги, а то живо  окажешься там, куда
ворон костей  не заносил. Вот видишь тропку?  Так это  она самая ведет через
Лихолесье  к  Одинокой   горе,  а  оттуда  прямиком  в  тартарары".  Это  он
приговаривал   после  всякой  дальней  прогулки   про   тропку   от  крыльца
Торбы-на-Круче.
     - А я так  скажу: часок-другой эта вот дорога  меня никуда не уведет, -
заключил Пин, высвобождаясь из лямок.
     За ним  выпростались и  Сэм с Фродо - и тоже прилегли  к обочине, мешки
под  головы, ногами на дорогу. Отдохнули, хорошенько пообедали, потом  опять
как следует отдохнули.
     Солнце  клонилось к западу, разливая  предвечерний свет, когда  хоббиты
спускались с холма. Покамест они не встретили ни одной живой души - в Лесной
Угол  мало кто ездил, да  и зачем?  Три путника брели по заросшей дороге час
или  два;  но  вдруг   Сэм   остановился  и   прислушался.  Дорога,  вдоволь
напетлявшись,  шла  теперь  прямо,  прорезая  травяные  заросли; там  и  сям
высились купы деревьев, предвестников близкого леса.
     - Нас вроде догоняет лошадь  не то  пони, - сказал он. - Только что был
поворот, а за поворотом не видно.
     - Может,  Гэндальф? -  предположил Фродо, но  тотчас почувствовал,  что
нет, не Гэндальф, и ему вдруг захотелось укрыться от  этого всадника, кто бы
он ни был. - Чепуха, конечно, -  сказал он, как бы извинясь, - а все-таки не
надо,  чтоб  нас  видели  на дороге,  ну их всех. А если это  Гэндальф, -  с
усмешкой прибавил он, - то мы ему устроим встречу, чтоб впредь не опаздывал.
Ну-ка, раз-два-три, разбегайся и смотри!
     Сэм и Пин, отбежав  налево, исчезли  в ложбинке  неподалеку от обочины.
Фродо   помедлил:  любопытство  или  какое-то  другое  чувство   мешало  ему
спрятаться. Стук  копыт приближался. Он едва успел юркнуть в густую траву за
деревом у дороги и выставил голову поверх толстого корня.
     Из-за поворота показался черный конь, не хоббитским пони чета; а на нем
- высокий  всадник,  ссутуленный  в седле.  Из-под  широкого  черного  плаща
виднелись  только стремена да сапоги с  длинными шпорами.  Лицо  его скрывал
капюшон.
     Конь поравнялся с деревом,  за которым  лежал Фродо, и  замер. Недвижим
был и всадник: он словно прислушивался. Сиплое сопенье донеслось до Фродо, и
голова  всадника повернулась направо, потом налево. Казалось, он ловил нюхом
какой-то чуть слышный запах.
     Внезапный и безрассудный  ужас охватил  Фродо:  его  видно, его  сейчас
найдут... и неожиданно ему вспомнилось Кольцо. Он не  смел вздохнуть, боялся
пошевелиться; но Кольцо вдруг стало его единственной  надеждой,  и рука сама
поползла  к  карману. Только надеть, надеть его,  и  все в  порядке, и  он в
безопасности.  Гэндальф не велел... да ладно!  Бильбо  надевал же Кольцо,  и
ничего. "Я ведь у себя, я в  Хоббитании", - подумал он, и рука его коснулась
цепочки. В этот  миг всадник выпрямился  и тронул  поводья.  Конь неуверенно
переступил, шагнул вперед и пошел ровной иноходью.
     Фродо подполз к  обочине и глядел  всаднику вслед, пока  тот не исчез в
сумеречной дали.  Далеко-далеко черный конь свернул  направо,  в придорожную
рощицу.
     - Что-то  это  странновато, чтоб не сказать: страшновато, - пробормотал
Фродо, направляясь к своим спутникам.
     Пин и  Сэм лежали в  траве пластом и ничего не видели; он  рассказал им
про непонятного всадника.
     -  Не знаю уж почему, но я был уверен, что он  меня ищет, вынюхивает. И
как-то мне  очень  не хотелось ему попасться.  Странно все это: в Хоббитании
никогда таких не бывало.
     - Какое вообще до  нас дело Большому Народу? - проворчал Пин. - И  чего
это он сюда приперся? Чего ему здесь надо?
     - Да  тут  люди  бывают,  - сказал  Фродо.  -  Кажется,  в  Южном уделе
случилась  какая-то  передряга  с бестолковыми  Громадинами.  Но  про этаких
всадников разговору не было. Не знаю, откуда он взялся.
     - Прошу  прощенья, - вмешался вдруг Сэм. - Я  знаю откуда.  Из Норгорда
этот черный всадник, ежели только он здесь  один-единственный. И  знаю даже,
куда он путь держит.
     -  То есть  как? -  сурово  спросил Фродо, метнув  на  Сэма  изумленный
взгляд. - Знаешь - и не сказал?
     - Да  я только сейчас вспомнил, простите, сударь, великодушно. Оно ведь
как было: я давеча к моему  старику с ключами, а он мне и говорит: "Вот тебе
раз, -  говорит,  - а я-то,  дурак,  думал, что ты  уехал с господином Фродо
нынче поутру. Тут, понимаешь,  приставал один:  куда, говорит, делся Торбинс
из Торбы-на-Круче? А  куда  ему деться, уехал,  и все тут. Я и послал  его в
Кроличью  Балку,  но он  мне, понимаешь  ли, здорово не  понравился.  Уехал,
говорю,  уехал  господин  Торбинс  и  обратно  не  будет.  Так он  на  меня,
представляешь, зашипел ровно змей". - "А он из каких был-то?" - это я у отца
спрашиваю. "Да  кто  его  знает, - говорит,  -  только уж  точно  не хоббит.
Высокий такой  и черный, наклонился  надо мной и  сопит.  Небось дальний, из
Большого  Народа.  Выговор такой шепелявый". Особо-то мне было некогда  отца
расспрашивать, вы же меня ждали; ну а потом позабыл вам сказать. Да и старик
мой  подслеповат,  а  этот когда подъехал, уже стемнело. Отец ведь все вроде
правильно сказал,  а  что я  не  вспомнил,  так  подумаешь, чего особенного,
правда, сударь?
     - Да старик-то, что с него взять? - отозвался Фродо. - Я  и сам слышал,
как он говорил с чужаком, который про меня расспрашивал;  даже собрался было
пойти узнать у него,  в  чем дело. Жаль,  не  пошел, и  досадно, что  ты мне
раньше не сказал. Нам бы надо поосторожнее.
     -  А может, это вовсе  и  не тот всадник,  - вмешался Пин.  -  Вышли мы
тайком, шли без шума, не мог он нас выследить.
     - А сопел да вынюхивал, как и тот, - сказал Сэм. - И тоже весь черный.
     - Зря мы Гэндальфа не дождались, -  пробормотал Фродо. - А может, и  не
зря, трудно сказать.
     -  Так ты про  всадника-то  про  этого что-нибудь  знаешь?  Или  просто
догадки строишь? - спросил у Фродо Пин, расслышавший его бормотание.
     - Ничего я толком не знаю, а гадать боюсь, - задумчиво ответил Фродо.
     - Ну,  твое дело,  милый родственничек! Пожалуйста, держи про себя свои
секреты, только дальше-то как будем? Я бы не прочь передохнуть-поужинать, но
лучше возьмем-ка  ноги  в  руки. А  то мне  что-то  не по  себе  - от  ваших
россказней про нюхающих всадников.
     - Да, нам лучше не  задерживаться, - сказал Фродо. -  И  давайте  не по
дороге,  а  то вдруг  этот всадник  вернется или другой  объявится. Прибавим
шагу: до Заячьих Холмов еще идти да идти.
     Длинные тени  деревьев протянулись по траве, провожая снова пустившихся
в путь хоббитов. Теперь они держались сажен за десять от дороги и  шли очень
и очень скрытно. Не так-то это было легко: дерновина, кочки, неровная почва,
да и деревья то и дело скоплялись в перелески.
     Между  тем алое закатное солнце потускнело у них за спиной прежде,  чем
они прошли  многомильную, прямую, как струна,  дорогу, стремившуюся к  лесу.
Она вдруг  круто свернула влево,  в  Йельские Низины, к дальним  Заводям; по
правую  сторону  синела  могучая   дубрава  без  конца  и  края,  в  которую
углублялась извилистая дорожка, ведущая в Лесной Чертог.
     - Туда и пойдем, - сказал Фродо.
     Невдалеке от  перепутья  они набрели на огромное дуплистое дерево,  еще
живое,  поросшее  пучками  тоненьких  веточек  вокруг темных  ран  от  давно
обломившихся  сучьев.  В  дупло  можно  было  залезть  через  широкую  щель,
невидимую  с дороги. Они и залезли, уселись на палой листве и гнилых щепках.
Отдохнули и перекусили за тихой беседой, время от времени настораживая уши.
     Когда они снова выбрались на дорожку, уже смеркалось. Западный ветерок,
вздыхая, перебирал ветви. Листья перешептывались. Дорогу их мягко и медленно
поглотил сумрак. На угрюмом востоке высоко над деревьями засветилась звезда.
Они шли рядышком, нога в ногу, чтоб не падать духом. Зажглись другие звезды,
крупные и яркие, хоббиты перестали беспокоиться и больше не прислушивались к
цокоту  копыт.  Они  даже замурлыкали, по  хоббитскому  обыкновению: хоббиты
мурлычут, возвращаясь  домой ночью. Обычно они мурлычут-напевают приглашение
к ужину  или  постельную  песню;  но  эти  хоббиты  затянули походную  песню
(конечно же, приглашающую, кроме всего прочего, к ужину  и спатеньки). Слова
сочинил Бильбо Торбинс, а напев  был древнее здешних гор,  и  Фродо научился
ему,  гуляя  с  Бильбо по Ручьевой долине  и беседуя о  Приключениях.  Слова
такие: